White Flock: Poetry of Anna Akhmatova (2 page)

When facing them and seeing them fly by,

The pitfall turned into a slender tower

That towers over towers in the sky.

I’m thankful to the builders for its height,

May all their grief and worries disappear.

Up here, I’m first to marvel at first light,

And final rays are jubilant up here.

And often winds from northern seas presume

To burst in through the windows in my room

And pigeons
in my hands peck grains of wheat…

Even the page that I did not complete -

The Muse’s tan, serene and steady hand

Will certainly write out
to the end.

1914

Slepnyovo

Песня о песне

Она сначала обожжет,
Как ветерок студеный,
А после в сердце упадет
Одной слезой соленой.
И злому сердцу станет жаль
Чего-то. Грустно будет.
Но эту легкую печаль
Оно не позабудет.
Я только сею. Собирать
Придут другие. Что же!
И жниц ликующую рать
Благослови, о Боже!
А чтоб тебя благодарить
Я смела совершенней,
Позволь мне миру подарить
То, что любви нетленней.

1916

Song about a
song

Like a cold wind
at the start,

It will burn and sear,

Then it’ll fall into your heart

As one salty tear.

The a
ngry heart will then turn sad,

Pitying some thing.

Nonetheless, it won’t forget

This melancholy’s sting.

I only sow. The others

Will come to reap. So what!

May God bless the harvest

Of the reaping horde!

And in attempts to not fall short

In thanking you enough,

This gift I give onto the world

More permanent than love.

19
16

***

Слаб голос мой, но воля не слабеет,

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет,

И непорочны помыслы мои.

Ушла к другим бессонница-сиделка,

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой
.

Как прошлое над сердцем власть теряет!

Освобожденье близко. Все прощу,

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

1912

***

My voice is weak, but will will never weaken.

Without love, I’m more at ease, I’m sure.

The sky is high, the
mountain wind is sweeping,

And all my thoughts are innocent and pure.

My nurse-insomnia has moved on down the block,

Gray ashes do not cut me to the marrow,

The crooked arrow of the tower’s clock

No longer seems to me a lethal arrow.

The past’s authority over the heart is ending!

My freedom’s near. I’ll pardon all with time,

Watching a ray ascending and descending

Atop the moistened surface of a vine.

1912

***

Был он ревнивым, тревожным и нежным,

Как Божие солнце, меня любил,

А чтобы она не запела о прежнем,

Он белую птицу мою убил.

Промолвил, войдя на закате в светлицу:

"Люби меня, смейся, пиши стихи!"

И я закопала веселую птицу

За круглым колодцем у старой ольхи.

Ему обещала, что плакать не буду,

Но каменным сделалось сердце мое,

И кажется мне, что всегда и повсюду

Услышу я сладостный голос ее.

1914

***

He was jealous, and anxious, and tender.

And I was like God’s sun to him.

To cut off her song of the days she remembered,

He killed my white bird on a whim.

He entered the front room at dusk and implored
:

“Love me, laugh, and continue to write!”

And I buried the cheerful, jovial bird

Near the well by the alder that night.

I promised to him not to wallow in woe,

But my heart turned to stone, cold and bare,

And it seems to me, always, wherever I go,

I will hear her sweet voice in the air.

1914

***

Тяжела ты, любовная память!

Мне в дыму твоем петь и гореть,

А другим - это только пламя,

Чтоб остывшую душу греть.

Чтобы греть пресыщенное тело,

Им надобны слезы мои...

Для того ль я, Господи, пела,

Для того ль причастилась любви!

Дай мне выпить такой отравы,

Чтобы сделалась я немой,

И мою бесславную славу

Осиянным
забвением смой.

1914

***

Love’s memory - a heavy weight!

And I must sing upon its coals.

For others men, its blaze creates

Some warmth for
souls turned cold.

To warm their sated bodies nightly,

They need my tears and I lament…

It’s not for this I sang, Almighty!

Partaking in love’s sacrament!

Place down the poison right before me

To take my voice out of my chest

And wash away my shameful glory

Into the gleaming nothingness.

1914

***

Потускнел на небе синий лак,

И слышнее песня окарины.

Это только дудочка из глины,

Не на что ей жаловаться так.

Кто ей рассказал мои грехи,

И зачем она меня прощает?

Или этот голос повторяет

Мне твои последние стихи?..

1912

***

The
sky’s azure lacquer is waning

And you can hear the ocarina play.

She’s just a little fife who’s made of clay,

What is the cause for all of her complaining?

Who left all of my sins for her exposed?

And why does she forgive me anyhow?

Or is a voice reciting to me now

The poetry you've recently composed?...

1912

***

Вместо мудрости - опытность, пресное

Неутоляющее питье.

А юность была как молитва воскресная...

Мне ли забыть ее?

Сколько дорог пустынных исхожено

С тем, кто мне не был мил,

Сколько поклонов в церквах положено

За того, кто меня любил...

Стала забывчивей всех забывчивых,

Тихо плывут года.

Губ нецелованных, глаз неулыбчивых

Мне не вернуть никогда.

1913

***

Instead of wisdom – experience was

My fresh, non-quenching glass.

My youth was Sunday prayer’s words…

Could I forget my past?

How many deserted roads w
ere trod

With him, who wasn’t dear,

How many times did I bow to God,

For him, who was sincere…

I have become forgetful, whiling

Time away, with no concern.

Those lips unkissed and eyes unsmiling

Will never be returned.

1913

***

А! это снова ты. Не отроком влюбленным,

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.

Страшна моей душе предгрозовая тишь.

Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,

Врученным мне навек любовью и судьбою.

Я предала тебя. И это повторять -

О, если бы ты мог когда-нибудь устать!

Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,

Так ангел смерти ждет у рокового ложа.

Прости меня теперь. Учил прощать Господь.

В недуге горестном моя томится плоть,

А вольный дух уже почиет безмятежно.

Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,

И крики журавлей, и черные поля...

О, как была с тобой мне сладостна земля!

1916

***

Ah! Here you come again. Not as a smitten youth,

But as a man who’s stern, unbending and uncouth,

You walk inside and barely look up at me at all.

The calm before the storm is frightening to my soul.

You ask me what it was that I have done to you,

Who offered up yourself with love and fate imbued.

Instead
I have betrayed. If you could one day tire –

And not repeat yourself and constantly inquire!

To haunt his killers’ sleep, thus speaks the newly dead,

An angel waits for death thus adjacent to the bed.

Forgive me now. Our Lord has taught us to forgive.

My flesh is being tortured in agony of grief.

Now in a still repose, my willful spirit’s settled.

And I
recall the garden, autumnal, calm and gentle,

The crying cranes, and fields, all black against the blue…

The world was so delightful, when I was still with you!

1916

***

Муза ушла по дороге,

Осенней, узкой, крутой,

И были смуглые ноги

Обрызганы крупной росой.

Я долго ее просила

Зимы со мной подождать,

Но сказала: "Ведь здесь могила,

Как ты можешь еще дышать?"

Я голубку ей дать хотела,

Ту, что всех в голубятне белей,

Но птица сама полетела

За стройной гостьей моей.

Я, глядя ей вслед, молчала,

Я любила ее одну,

А в небе заря стояла,

Как ворота в ее страну.

1915

***

The muse went on her way,

Autumnal
and steep all through,

Her suntan legs were sprayed

With luminous drops of dew.

I tried and begged her to brave

The winter and not to leave.

She only replied: “It’s a grave,

How can you even breathe?”

I wanted to give her a dove

Whiter than all the rest,

But the bird itself soon enough

Rose up and followed my guest.

I watched her leaving and sighed,